Права человека. (Рассказ)

Я собрался через полчаса после телефонного звонка. Только бутерброды пришлось заворачивать, а все необходимые для командировок вещи – полотенце, лезвия, зубная щетка и паста – были в специальной сумке.

Потом были долгие политические разговоры в аэропорту, обмен визитными карточками с армянскими политиками в самолете, ночевка в Ереване, опять политические разговоры и интервью, которые дома можно будет быстро распечатать и отдать в газету. Два года командировок по бывшим советским республикам, в которых теперь шли войны, научили разбираться в межнациональных нюансах и вопросы задавать, почти не задумываясь.

Рано утром вылетели в Степанакерт. Из-за январских туч и туманов Арарат и Арагац не были видны, а когда вертолет низко-низко пролетал над Севаном, то сквозь белые тонкие облака снизу была видна вода с плавающими в ней льдинами. Пролетев Севан, вертолет еще больше снизился, пошел на бреющем полете над холмами с густым лесом. Серо-желтые иголки хвойных деревьев сливались с бурно растущим кустарником, и, казалось, будто через увеличительное стекло вы рассматриваете затылок огромного человека, стриженного бобриком.

Азербайджанцы тогда еще занимали город Шуша, расположенный за нависшей над Степанакертом горой. С этой горы они регулярно обстреливали столицу Нагорного Карабаха. Но когда мы прилетели, обстрелы уже прекратились. Сообщения о большой делегации с журналистами, российскими депутатами и членом парламента Великобритании каждые полчаса передавали по местному карабахскому радио, и азербайджанское начальство проявляло, видимо, добрую волю.

Целый день армяне показывали нам полуразрушенные дома, разбитые квартиры, в окна которых попали ракеты "Алазань" из градобойных пушек, сконструированных в советские времена для сельского хозяйства. Теперь из них армянские и азербайджанские крестьяне убивали друг друга. Водили по бомбоубежищам, где обычно и ночевали степанакертские жители.
В одной из поездок я оказался в автобусе рядом с высоким красивым парнем, которого никогда не видел ни среди журналистской, ни среди депутатской братии. Выпитая тутовка, ароматная карабахская самогонка из плодов тутовника, притупляла страх и тянула на разговоры. Олег Блинников оказался детским хирургом из "Филатовской" больницы. Уже почти год он подрабатывал в бельгийской гуманитарной организации "Врачи без границ". Ездил по войнам и собирал для этой организации информацию: какие нужны медикаменты, перевязочные средства и инструменты. Потом медикаменты развозил воюющим.

Нас поселили в одном доме. Вечером приехал хозяин, большеголовый лысоватый армянин Роберт, и когда мы отправились к нему домой, то на каком-то из поворотов дороги из-за небольшой горы вдруг выкатилось два ярких голубых шара. Роберт резко затормозил и крикнул: "Выскакивайте из машины, быстрей, быстрей!". Мы выпрыгнули на дорогу и вслед за Робертом подбежали к деревьям. Голубовато-серебряные шары вытянулись в длинные, ярко-синие стрелы с горящими оранжевыми хвостами и медленно, с шипящим свистом проплыли метрах в десяти над нашими головами.

- Это "Алазань" стреляет, в центр города целили, - мрачно и устало сказал Роберт и погрозил кулаком в сторону Шуши. – Суки! – Подошел к своему "жигуленку", достал из багажника двустволку, приложил ее к плечу и выстрелил в сторону Шуши. – С-суки! – повторил Роберт и заторопил: - Давайте, давайте в машину, быстрее, быстрее, а то они по вспышке нас вычислят и обстреляют.

Утром рассказали, что за ночь азербайджанцы выпустили только четыре ракеты, одна из которых попала в боковую стену городской АТС и отбила здоровенный кусок облицовочного мрамора.

В тот же день депутат британского парламента баронесса Кэролайн Кокс узнала от местных политиков, что в степанакертской тюрьме есть десять пленных, захваченных во время последнего боя в пригороде Степанакерта. Вся московско-британская делегация поехала в тюрьму.

Пленных приводили по одному в большую пустую комнату с бетонным полом и единственным окном с мощной решеткой. В грязной советской солдатской форме, рваных сапогах, обросшие щетиной и нечесаные, худые и пошатывающиеся от тюремного холода, азербайджанские солдаты напоминали сумасшедших из провинциальной психбольницы. На вопросы отвечали почти одно и то же: год-полтора назад вернулись из Советской Армии, только-только устроились на работу, как их призвали на переподготовку.

- Старшего брата отец откупил, потом среднего откупил, а на меня уже не было денег, - коверкая русские слова, сказал один из полускелетов с черной и уже с проседью щетиной на лице.

Призвали их на переподготовку в еще советский военкомат, посадили в автобусы, всю ночь везли, и, когда выгрузили в городе Агдам, всем стало ясно: привезли на войну, от Агдама до Нагорного Карабаха – два шага.

Опросили девятерых, и армянские политики как-то суетливо стали приглашать нас на ужин.

- А где десятый? – твердо спросила пользующаяся в Карабахе авторитетом баронесса Кокс.

Армянские политики что-то стали говорить меж собой на родном языке, недовольно и как-то с надрывом. Спустились в полуподвальный этаж. Охранник в зеленой телогрейке с поднятым от холода воротником повел к самой дальней камере, долго звенел ключами и что-то бормотал. Открыл. И сразу из камеры вырвался уже даже не запах, а вонь чего-то испорченного, гниющего.

Толстый азербайджанец лет тридцати пяти лежал на бетонном полу, на порванной старой шинели в какой-то неестественной позе и тихо стонал. Мы вошли, и раненый открыл большие, на выкате глаза, в которых ничего не выражалось. Стали расспрашивать. Это был офицер, командовавший взводом. При отступлении его ранили дважды – в ягодицу и верхнюю часть бедра. Неделю назад. Офицер попытался повернуться, показал брюки на ягодице с большущими красно-желтыми пятнами, в центре которых были влажные роднички грязно-желтого гноя. Вонь усилилась, баронесса закрыли на секунду нос варежкой и потом заговорила по-английски:

- Его не оперировали неделю, он умирает. Да, война есть война, но права человека должны соблюдаться. Его необходимо немедленно оперировать.
- Это невозможно, - резко ответил стоявший в проеме двери армянский политик. – Его взвод убил пятерых, если наши врачи его вылечат, их просто убьют родственники погибших.
- Но операция необходима, - настаивала баронесса.
- Я же сказал, это невозможно. Никто не будет рисковать, да и просто не захочет. Этот человек – убийца.
Баронесса подняла глаза на Олега Блинникова:
- Вы хирург, вы должны его оперировать.
- Да, я все сделаю.
Олегу дали машину, чтобы съездить в местную больницу за инструментами. Я поехал с ним.

В тот день армяне праздновали Старый Новый год, и в комнате отдыха врачей стояли бутылки с тутовкой, лежали лаваш, бастурма, суджук и белый армянский сыр. Утром Олег сделал в этой больнице две операции, и нас приняли как близких друзей. Налили тутовки, свернули из лаваша трубочки с кусочками бастурмы и сыра внутри. О цели приезда в больнице уже знали, и после стаканчика тутовки за праздник местный хирург, уже изрядно выпивший, сказал:
- Я не советую тебе делать этого, Олег. Он убийца, понимаешь?
- Карен, мне нужен ассистент, там, видимо, сложная операция, большая гематома. – Олег покручивал в пальцах стаканчик с недопитой тутовкой.
- Не могу, Олег, извини.
- Тогда давай инструменты.

Карен вышел. Я налил себе полный стакан теплой тутовки, выпил его на одном дыхании и на том же дыхании сказал:
- Давай я тебе помогу. Хотя я не знаю, как.
- Давай.

В сумрачном тюремной коридоре мы поставили восемь стульев и после долгих усилий выволокли из камеры и уложили на него раненого азербайджанца.
- Снимай с него штаны, - сказал Олег, и я начал отдирать прилипшие к телу солдатские галифе. Ткань отдиралась вместе с прилипшими волосами, запах гноя вызывал тошноту, и, если бы не выпитая в больнице тутовка, меня вырвало бы. Олег протирал проспиртованным куском ваты освобождавшиеся участки большой, густо покрытой волосами ягодицы. Азербайджанец терпел и не подавал ни звука.
- Подожди немного. – Олег наполнил шприц и сделал анестезию. – Через пару минут ему будет легче.

Продолжая сантиметр за сантиметром отдирать галифе, я почувствовал, как начинает расслабляться тело азербайджанца. Раненый смотрел на нас грустными глазами и пытался улыбнуться. Потом глаза его закрылись, и он заснул.

- Теперь крепко держи ему голову. – Олег скальпелем резко и твердо резанул по ране на бедре, вставил в надрез резиновую трубку и снова резанул по ране на ягодице. Кровь, смешанная с гноем, гулко закапала в подставленный эмалированный тазик. Олег стал просовывать трубку все глубже, сделал еще надрез и пинцетом вытащил пистолетную пулю.

Большую голову азербайджанца было трудно держать, и я собрал все силы и крепко ухватил его подбородок, затылок и мясистое ухо.

- О Аллах! О Аллах! О Аллах! – стонал азербайджанец и пытался вырваться, делая всем телом движения, слово хотел отползти.

Три армянских охранника подошли к нам, стали смеяться и материть раненого:
- Вот тебе твой Аллах, сука!

Утром у местного Верховного Совета стояло с десяток женщин в черном, которые громко говорили по-армянски. Когда мы с Олегом и Робертом приблизились, женщины затихли и стали смотреть какими-то потусторонними, невидящими глазами.

В кабинете политика, где все по утрам собирались, сидели двое вооруженных армян.
- Я же предупреждал, что нельзя его оперировать, - раздраженно говорил политик. – Он убийца, а не солдат, пусть бы сдох, как пес. Пришли родственники убитых, они требуют выдать тех, кто оперировал. Уже весь город знает. Все говорят, что из Москвы приехали люди, чтобы помогать этим убийцам азербайджанцам, а не армянам!
- Я могу пойти, объяснить, - спокойно сказал Олег.
- Нет. Через час будет вертолет в Ереван. Улетайте. Я не гарантирую вашу безопасность.

В вертолете было четверо тяжело раненых женщин. Их перевозили в госпиталь в Ереван. Они лежали на носилках, и лица их были грязно-желтыми, как гной на ранах того азербайджанца.

- Я вчера сказал охранникам, что ты напишешь заметку об этих пленных, с предложением обменять их на пленных армян, - сообщил мне Олег. – Извини, не спросил твоего согласия, но чтобы тот выжил, ему нужно колоть антибиотики. Они обещали, когда узнали, что ты журналист и собираешься о нем написать.
- Я действительно собираюсь написать. Хочешь тутовки? Роберт подарил целую бутылку. Ну, как хочешь.

Из подаренной бутылки я медленно отпил почти треть. Приятно обожгло горло, а в животе разлилось тепло.

Через месяц Олег отвозил в Степанакерт медицинский груз из Бельгии. Вернувшись, позвонил, и мы встретились. Зашли в Дом журналиста и сели в нижнем баре, взяли по стакану вина.

- Что с нашим азербайджанцем?
- Все нормально, его уже обменяли. Да не в нем дело, - сказал Олег раздраженно. – Помнишь хирурга Кармена? Он так обрадовался этим бельгийским медикаментам, устроил праздничный стол и, когда опьянел, то вдруг ни с того ни с сего рассказал, что нас тогда обманули. У них в тюрьме был еще один раненый. Его сильно избили, когда поймали, и потому не хотели нам показывать. Я думаю, лицо сильно изувечили. Ранен он был в плечо и шею. Он умер через пару дней после нашего отъезда. Я не удержался и спросил, помнишь, у того депутата местного, почему он не показал второго раненого? Знаешь, что он мне ответил? "Да я о вас думал, о вашей безопасности. Если бы вы и второго спасли, то вас бы точно растерзали". Так он нам жизнь спас.

И, как месяц назад в степанакертской больнице, Олег покрутил в пальцах стакан с недопитым вином.

Григорий Нехорошев

P.S
Павел Басинский, один из лучших современных литературных критиков, писатель умный, чуткий и очень спокойный, взял этот рассказ в "Литературную газету" в 1994-м году. Он тогда работал в "Литературке" зав. отделом чего-то. Я был очень рад. Я этот рассказ написал в 1993-м году и понимал, что опубликовать его сложно. Но в последний момент Павел сказал, что кто-то из начальства публикацию "зарубил". Опасались, что московские армяне скандал устроят. Этот рассказ я все-же опубликовал, в журнале "29", в 1996-м году.Был такой журнал красивый недолго. Тут я нашел недавно экземпляр, он уже распадается на странички, клей, видимо, был не очень качественный для переплета. Поэтому и решил его перепечатать здесь. А Павел Басинский позавчера получил первую премию конкурса "Большая книга" за свою книжку о Льве Толстом. И это, может быть впервые, стало доказательством, что премии не зря дают. Вполне справедливая награда. Хотя я бы выдал Павлу премию за его предыдущую книжку о Максиме Горьком. Она более вдохновенно написана, она глубже. Максим Горький, как это ни странно, для русской литературы поважнее Толстого будет. Хотя, это мое субъективное мнение. (Хотя и Владислав Ходасевич так считал,смотри его книгу "Некрополь").